Читать книгу На Улице Старой онлайн

Захар полагал, что Торфянску не хватает размаха, великих личностей, словом, таких, как он и Леопольдович, то есть, мужиков сметливых, покладистых и рукастых. А главное, что и он, и Роман вышли из народа, не имели отношения к чекистам и вовсе не проворовались в лихие девяностые.

Глядя на ту нищету, которой пестрел, цвел город по весне, только отходя от мокрой и грязной зимы, Водкин снова поражался, до чего же злы и тупы выражения горожан. Тащащая складную сумку-тележку старуха вздыхала в изнеможении, обливалась потом и вечно поправляла мужний тулуп, перешедший, так сказать «по наследству». За ней с тяжелыми пакетами из продуктового плелась немолодая женщина, возможно, коллега по несчастью его жены, такая же разбитая и потерявшая жизненные соки.

У моста крутилась стайка крикливых детей, что рвались после школы к реке. Собирались целым классом спускаться по склону, и если бы Захар не окликнул их, то они бы, верно, покатились кубарем и обрушились на острые булыжники. Дети обругали матом Захара и разбежались врассыпную, и он отчасти пожалел, что спас их, но после махнул рукой и разом позабыл. Ехал дальше, углубляясь в центр города, даже в будние дни полнящийся всякого люда, рабочего и торгового.

Почта находилась за парком Урицкого. Захар, конечно, мог объехать его, но, услышав музыку и звонкую речь, заинтересовался. Из мощных колонок доносилось пение народных коллективов города. После в парке Урицкого, тоже не известного никому деятеля, Дмитрий Абрамов во всю пыжился, пыхтел и надувал щеки, рассказывая на открытии аляповатого памятника выдуманную краеведами историю.

Кажется, памятник посвятили купцу и меценату, когда-то открывшему первый и последний в Торфянске театр, уничтоженный в стихийные годы революции. Относился купец к деятельности советской власти критически, даже писал какие-то памфлеты, сатирические стихи, как мог, вставлял палки в колеса уездной власти. Силой же пожилых краеведов в угоду новой конъектуре купца подняли на борьбу с «западниками», представили народным покровителем, пастором и мудрецом, патриотом своего края. Из легенды о купце исчезли упоминания о его свободомыслии. Да и отличились при создании памятника. Лицо купца брали как будто и не с портрета, а «из народа». До того страшным, мордатым вышел «мудрец» и «покровитель». Грубая отделка, резкие черты, мелкие глаза, несуразная шубенка, как у московского боярина, глупая улыбка – такое творение представили на суд невзыскательной общественности.