Читать книгу Волк пойдет покупать волка онлайн

Холодная жизнь. В те годы появились панорамы на яндекс-картах. Ещё до приезда в Петербург я выглядывал места, глядел на людей, застывших на панораме и завидовал: вы – там. Гравитация славы тащила меня. Широки! Широки желудки материального мира! Читал, что пишут в Петербурге, смотрел видео, какие стихи читают. Шире всех действовал странный поэт по фамилии Непитна. О нём ещё будет история.

Была у меня в ту пору девушка, но скоро она меня бросила. Она выдавала мне синие тысячи, на которые я покупал самые дорогие блокноты, чёрные гелевые ручки и шел писать в место, где было достаточно тепло. Когда ей надоели мои истеричные вопли вины и голода, она ушла. В ответ на объявление о расставании я написал поэму гнева в красном блокноте, особенно дорогом. Я читал ей, а она ничего не почувствовала, только сказала: “Это не про меня”. Уехала она тогда в Москву, а я, когда проводил её, остался ночевать на том же вокзале. Нужно выйти.

На площади, на самом берегу чёрного ручья народа стоит человек в дутом облике. Жир его лица так широко расставил свои комы, что, кажется, сейчас из лица вырвутся крылья, голова подлетит и косо вознесётся к самой стеле, пустится летать над обоими Невскими, над круговой дорогой, фонарясто ползущей автомобилями. Перед человеком – его улыбка. Перед улыбкой стоит, шатаемый частицами ветра, белый столик, на котором хорошо темперированны зарядные устройства. Все они либо чёрные, либо белые, у всех туго скручены бодрые хвостики. Человек предсказывал судьбу уже имеющихся у толповых обитателей их зарядных устройств: “Вы придёте домой, а там сломанное зарядное устройство!”. Его картавые звоны гаснут в недрах толстых одежд, гаснут в мясе ветра.

Мы (тогда ещё было это самое “мы”) познакомились в том городе, откуда она. Жили мы, разделённые четырьмя часами автобусного хода и двумястами пятьюдесятью российскими рублями билетной стоимости. В тот город меня пригласил друг по переписке, объявил, что сделает творческую встречу в своём университете, оплатит дорожные расходы, разместит на ночлег, в общем, “размотает на полную катушку” (так он выразился). Ничего из этого не состоялось. Друг перестал отвечать на звонки, на вокзале не встретил, в университете, до которого я с трудом добрался, обо мне не слыхивали. Опрокинул. Страшно уязвлено было не тело, которому не впервые было терпеть скитания, не впервые мыкаться (про это слово отдельно поговорим), ужалена была душа поэта. Позорный ноль, безынтерес, ничего. Тогда я вышел в интернеты, за огромные голубые пятьдесят рублей, написал знакомым, у которых могут быть знакомые, готовые взять на ночлег. По счастью вышел на встречу целый форум… впрочем, всё это неважно. Меня взяла ночевать к себе девушка, которая когда-то опубликовала моё стихотворение у себя на странице. Случайно. Плохое. А я так загорелся гордостью, что совершил на неё жестокое, хитрое и разрушительное нападение, но не физически, а эмоционально. Я паразитировал, но, как всякий паразит, считал свой способ добычи жизненных сил – самым правильным. Я поэт, я не должен тратить время и мыслительные шестерни, я не должен вертеть мимо поэзии. Только поэзия должна быть выше людей, выше меня самого, выше Бога, выше любви. Если бы за мировую славу поэта можно было бы заплатить трупами всех своих близких, то в ту пору я бы без раздумий убил их. Потому что есть мысль: словом я воскрешу их для жизни вечной. Я напишу стихотворение об отце и матери – вот они живы, и живы лучше, чем в жизни. Отец в стихах не будет пить, а мать в стихах не будет плакать, они будут могучие истоки, ближайшие гению люди. Быть и жить, чуять все вони земли, пить воду, которую уже пили, не так уж и хорошо. Но не это главное: быть означает невозможность стать кем-то другим. Я живу. Живу только так, как мне проложило путь моё случайное рождение, а потом мир уж сделал всё, чтобы вбить меня в сценарий жизни человека обычного. Человек всегда раб питья, еды, а половое жало как ядовито! Как туманит яд его сознание. Понятно это становится в минуту, свободную от половых содроганий, от жадного желания вытряхнуть из себя несколько граммов липкой грязи. Быть и жить мне было ненавистно до того, как я узнал, понял, что мне можно писать стихи. В стихах всё другое – всё в стихах текло и изгибалось, всё было и не было, всё исходило соком иллюзии, новая строчка предполагала переписывание мира. В ту пору я совсем не страшился и своей смерти. Заигрывал со своей болью, задерживал дыхание для удовольствия (удовольствия преодоления) – гляди, тело, как я по тебе топчусь!