Читать книгу Разворошивши, улыбнись! Сборник короткой прозы онлайн

Её мать, Лидия Михайловна, была замужем за Фёдором Ильичом, её отцом, вот уже почти двадцать лет, но разве они семья? Она вспомнила мать, всю такую худую и осанистую: брови её всегда как бы были воронами, крылья в стороны раскинувшими, – они были острые, как пирамиды или вершины Алтайских гор, – губы тонкие, редко улыбающиеся, щеки бледные в те дни, когда не было спектаклей, – и представляла отца, в противоположность материнской угловатости бывшего огромным шариком, чьи черты все до единой были круглы и мягки, будто растушеванные. Такие разные, разве они семья? Это как ложка и вилка или, того хуже, – нож; нет, будь и он вилкой, и она, было бы ясно, а так…

Вот стоит в её воображении Фёдор Ильич, распростерши руки, приглашая в объятия, а рядом с ним, нахмурившись, частенько без настроения и тем не менее с «Роза, милая», готова как на духу выложить, что случилось из горестного и утомительного в театре, возвышается, расправив плечи, мать. А как они познакомились, спросила однажды Роза, и получила такой ответ: «Он увидел меня в театре и тут же без памяти полюбил! И, между прочим, Федя сидел в креслах с какой-то дамой, укутанной в меха, – дело было в январе – и собирался, кажется, сделать ей предложение в тот вечер, но что-то у него переклинило, понимаешь? Увидел меня и все тут, больше ему никто не был нужен. Ещё бы, я была хороша!». Когда потом последовал уточняющий вопрос, кого же она играла, мама не без улыбки отвечала, что Любовь Андреевну Раневскую, и добавляла: «Ой, милая, а Раева играл Степан Романович, ты его знаешь, я от него была в восторге, просто плыла, как была влюблена: руки дрожали, коленочки подгибались, даже капелька пота холодного по лбу то и дело скатывалась – все, как полагается. Вот умора, он же был мне братом!».

Мама вставала в пять, а то и раньше, а папа, работая адвокатом в собственной же конторе, мог позволить себе залежаться до полудня и дольше, потому что дела его всегда были устроены. И как будто сейчас вот очередное утро, Роза, закрыв глаза, начала прислушиваться: ширк-ширк материнских тапочек, хруст шейного позвонка (мама всегда, идя из спальни по коридору, крутила головой из стороны в сторону, чтобы размять шею), тихий скрежет – то мама поставила чайник на плиту – и следующий за скрежетом звук вспыхнувшего газа; Роза, как мать, была жаворонком, и вставала частенько ещё до того, как рассветет, поэтому каждое утро слышала одни и те же звуки одних и тех же процедур. Она не просто утонула в утро, но легла на кровать, накрылась одеялом и представила себе, что вот эти лучи дневного солнца, как будто легонько жалящие, смягчились вдруг и стали ласковыми; но что это за запах: в её фантазию влетел аромат гиацинтов и ирисов с тюльпанами, растущих тут же, на клумбах, и окутал всю комнату, хотя в ней и в помине не было ни одного горшка. Мама возвращается в коридор, плетется медленно в ванную, чтобы включить душ и вернуться в кухню благоухающей, с ног до головы надушенной сладкими духами: нет, кто это придумал, чтобы вот с таким усердием душиться, чтобы даже вечером воздух во всей квартире легкие отравлял? Роза натянула одеяло повыше, закрыв им нос, потому что аромат подступит вот-вот, накатит волной; она лежала, глядя в потолок, и гадала, почему вдруг встал папа – да, это он, точно он! – она слышит скользнувшее юрко под дверь его обычное «добренькое» и улыбается, и сбрасывает одеяло, сует ноги в ледяные и колючие тапки. Когда Роза выходит, укутанная в халат, в коридор, ей кажется, что все услышанные звуки были миражом и что не встал пока ещё никто, но сладкое облако, сотканное из духов, летает там и сям бессовестно и опровергает гипотезу. Вот она входит в кухню, замирает на пороге: «Доброе утро, как вам обоим спалось?». Отец уже пьет кофе, читая вчерашнюю газету; вместо ответа: там, в газете, все уныло и плохо – один на другого безжалостно клевещет, другой, обыкновенно бедный, покорно склоняет голову; безработица, какой-то новый штамм гриппа, выборы («Розочка, там все куплено и фальсифицировано, а говорят ещё, что демократическое общество! Дудки! Если есть в этом мире демократическое общество, то точно не здесь, где это общество составляют люди»), умер тот-то и тот-то, однако же «умерла Долли, надо же!» зацепляет маму и та, отвлекшись от журнала, поднимает глаза на отца и просит зачитать вслух некролог.