Читать книгу Пушкин в шуме времени онлайн
- Себя казать, как чудный зверь,
- В Петрополь едет он теперь…
Слово Пушкина многозначно. Нередко оно предполагает прочтение в двух разных контекстах. Таков, в частности, образ «чудного зверя». В Англии 40-х годов XIX века денди стали называть «тиграми», русский эквивалент – «светский лев». Этих вариантов в «Словаре языка Пушкина» нет. Усложненный, несколько противоречащий общему легкому слогу образ несет не только «дендистскую» нагрузку. Слово «зверь» позволительно было использовать и как эвфемизм «знаменитого человека». По выражению Вяземского, Наполеон и Вальтер Скотт были «счастливыми хищниками общего внимания»[131]. Добавим к этому, что эпитет «чудный» у Пушкина – неизменный предикат к имени Наполеона («чудесный жребий», «чудный удел», «сей чудный муж»).
Имя Наполеона просилось в поэму. В черновом варианте оно проскальзывало при рассказе о французском воспитании Натальи Павловны «у эмигрантки Фальбала»: «Та, что мадамою была / При маленьком Наполеоне». В окончательном варианте этой строки нет. Пушкин снял ее, возможно, потому, что наполеоновские ассоциации должны стягиваться не к женской, а к мужской фигуре. Могла быть и другая, более, на наш взгляд, веская причина – «наполеоновское начало» входит в «комплекс денди».
Посмотрим под этим углом зрения на «случай» в Новоржевском уезде, упомянутый в «Заметке о „Графе Нулине“». Пушкин был очень доволен, что «поповна» не уступила домогательствам А.Н. Вульфа. «Он думал, что ему везде двери отворены, что нечего и предупреждать, а вышло не то… – несколько раз повторял Александр Сергеевич»[132]. Беспардонное поведение, убежденность денди в праве без стука входить в любую дверь, проистекало из того, что за «людей» принималось только сообщество денди, остальные были «нелюди», «двуногих тварей миллионы». А. Н. Вульф прекрасно понимал, что своим поступком он наносит оскорбление не только «поповне», но и своему родственнику, хозяину дома. Это его не остановило. К тому же убеждению во вседозволенности вел пример Наполеона. «Наполеон приучил людей к исполинским явлениям, к решительным и всеразрешающим последствиям», – писал Вяземский в 1820 году[133]. В «Евгении Онегине» дендистское и наполеоновское сплетено в одну «двойную спираль»: