Читать книгу Основы истории философии. Том третий – Новое время онлайн

В сущности, однако, не так уж много жертвуется, если отказаться от знания других. Ведь поскольку мышление, которое Спиноза понимает так же, как Декарт: как объективно делающее или представляющее то, что формально существует, отражает в себе то, что содержится во всех атрибутах, оно составляет, механически говоря, половину всего, что все или содержит столько же, сколько содержат все остальные атрибуты вместе; – исключительное положение, которое Спиноза признает, когда иногда противопоставляет мышлению «те» атрибуты, а не «другие» (II, pr. 8 Cor. pr. 6. Coroll.). Этот эквивалентный коррелят всех других атрибутов известен человеческому разуму, известен любому конечному разуму, даже тому, который не в состоянии постичь протяжение. Но и это еще не все. По-видимому, это было чувство, что субъект и объект, эго и не-эго, образуют противоречие, которое Спиноза описал в s. Tract. brev. p. 192: если бы тела не были причиной наших идей или эмоций, то то, что их вызывает, было бы чем-то совершенно отличным от человеческого разума. Это «omnino differre» приписывает каждому объекту мышления природу, противоположную его собственной. Но это так, поскольку мышление было внутренним, будучи самим собой, внешним, будучи самим собой вовне, и по этой самой причине каждый атрибут, противоположный мышлению, грозит совпасть с протяженностью. Возможно, Спиноза почувствовал это, когда отказался от исследования других атрибутов; возможно, именно это чувство, когда Цирнхаузен через Зелера обратил его внимание на то, что мышление теперь будет содержать больше, чем любой из других атрибутов, заставило Спинозу умолчать об этом, а затем побудило его продолжить дальнейшие исследования так, как будто вообще невозможно рассматривать бытие под другими, кроме этих двух атрибутов. Каким образом среди них вселенная, каким образом все, каким образом отдельный человек представляет себя наблюдающему уму, это теперь подлежит дальнейшему исследованию.2

7. Во-первых, что касается субстанции как таковой, natura naturans, то она протяжена и мыслима в соответствии с двумя атрибутами (res extensa, res cogitans II, pr. 1 и 2). В обоих случаях, однако, всякое ограничение должно быть мыслимо, поэтому Бог не есть ни тело, ни воля; ибо первое есть ограниченное протяжение, второе – определенное и потому ограниченное мышление. Бесконечное или также существенное протяжение, бесконечное величие, кроме того, атрибуты (т.е. фактически другие атрибуты) Бога. С другой стороны, бесконечное или также существенное мышление, бесконечная способность мыслить, иногда также идея Dei, часто также идея Deus, – это имена, которыми обозначается мыслящий абсолют, так что, если сначала Deus и natura соединялись через sive, то теперь говорится: quod formaliter est in natura, objective est in Deo, но никогда наоборот. Взятые в этом более узком смысле, эти два слова, таким образом, ведут себя как res и cognito rei, и параллелизм формального и объективного существования, утверждаемый только Декартом, имеет место здесь, поскольку формальность или актуальность (то, что сегодня называется реальностью) и объективность (то, что сегодня называется идеальностью) являются предикатами одного существа, не нуждающегося в дальнейшем доказательстве. Поскольку Спиноза, как и Декарт, понимает бытие-мысль или бытие-как-идею как впадение в сознание, бессознательное мышление, конечно, противоречит ему, и Бог, мысля, знает, что он мыслит. Этот момент очень сильно подчеркивается Спинозой, который предостерегает от понимания идеи как немого (т. е. бессознательного) образа и требует понимать ее как (сознательный) акт мышления (II, pr. 43, schol.), поэтому идея tam ejus (sc. Dei) essentiae quam omnium (puie ex ipsius essentia necessario sequuntur (II, pr. 3), составляющее божественное мышление, конечно, не есть бессознательный процесс, и тот, кто понимает под самосознанием не более чем сознательное восприятие, может сказать, что Спиноза учит здесь о самосознающем Боге; тот, кто требует большего от самосознания (также и от человека), сможет это отрицать. Если Бог или субстанция вообще были условием (causa prima) всего бытия, то его протяжение будет условием всего телесного бытия – (здесь вспоминается Мальбранш) – так же, как, однако, он как мыслитель будет условием всех процессов мышления; круг основан на протяжении так же, как идея круга основана на мышлении; кто, следовательно, может вывести существование протяженной вещи, например, круга, из того, что он есть протяженная вещь, тот будет прав, говоря, что Спиноза учит самосознающему Богу. Кто, следовательно, захочет вывести существование протяженной вещи, например круга, из того, что Бог ее соизволил, т. е. помыслил, тот, помимо ошибки, заключающейся в том, что единичная вещь должна быть обусловлена чем-то другим, а не опять-таки единичными вещами (см. выше под 4. I, кн. 28), совершит и вторую ошибку, состоящую в том, что захочет объяснить способ действия одного атрибута ограничением другого. Эти два понятия вовсе не сочетаются. Каждое из них должно быть постигнуто само по себе, ибо в противном случае они были бы modi. Таким образом, все, что формально (т. е. как реальное) следует из атрибутов Бога (т. е. его протяженности), следует как мысль из его мышления.