Читать книгу Учение о категориях. Том первый. Категории чувственности онлайн

Все абстрактные формы идеи покоятся на абсолютно конкретной мировой идее, которая есть синтез чисто логической идеи и ее абсолютно нелогического антитезиса, т. е. на отношениях логического к нелогическому в «осуществленной идее» (волевой идее, идейно-исполненном волении), которая охватывает обе стороны. Эти отношения логического и нелогического в «реализованной идее» необходимо поэтому подчеркнуть и понять, прояснить их влияние на генезис всех моментов идеи и их временную смену. Эта задача, которую Гегель еще не ставил перед собой в такой форме, существует совершенно независимо от того, возникло ли абсолютно нелогичное через превращение логического в его абсолютную противоположность (как предполагает Гегель), или же оно столь же вечно и согласовано с ним, как предполагаю я. Чтобы замаскировать невозможность первого предположения, Гегель постарался подготовить его не чем иным, как диалектическими превращениями абстрактных форм логической идеи в их противоположности, то есть подменил истинные отношения между логическим и нелогическим не чем иным, как иллюзорными отношениями своей диалектики противоречия (см. мою «Эстетику», т. I, с. 118—120: Üb. dialekt. dialekt. Methode pp. 75—109). (XIII) В деталях гегелевская теория категорий получила некоторые усовершенствования от его преемников.

Вейс и Густав Энгель попытались завершить гегелевскую теорию категорий, вновь введя в нее пространство и время; Гюнтер возобновил попытку Плотина установить измененное значение категорий в метафизической сфере по сравнению с феноменальной; наконец, Шеллинг в свой последний период попытался расширить учение о принципах и связать его с учением о категориях. Но после Гегеля не было достигнуто заметного систематического прогресса, поскольку никто не осознал проблему, поставленную неудачей гегелевского панлогизма. А она заключается в том, чтобы представить категориальные функции как логические определения логического и в логическом, но в то же время как отношения логического к нелогическому, причем не к нелогическому, заданному логическим, а к принципу, согласованному с ним и столь же оригинальному по отношению к нему. Те философы, которые, подобно Шопенгауэру и Бансену, исходили из нелогического принципа, вообще не могли поставить эту проблему, поскольку для них логическое – это лишь видимость в нелогическом, возникающая необъяснимым образом, и поэтому, последовательно придерживаясь своей точки зрения, они должны были бы прийти к человеческому агностицизму. Сформулировать эту задачу могла только та философия, которая позиционировала логическое и нелогическое как принципы, имеющие равный статус, но связанные общей субстанцией.