Читать книгу Загородный бал. Перевод Елены Айзенштейн онлайн

Переводчик Елена Оскаровна Айзенштейн

Оформление обложки Елена Оскаровна Айзенштейн

Составление книги, примечания Елена Оскаровна Айзенштейн

© Оноре де Бальзак, 2024

© Елена Оскаровна Айзенштейн, перевод, 2024

ISBN 978-5-0064-1948-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Анри Бальзаку —

его брат Оноре

Граф де Фонтень, глава одной из старейших семей в Пуату, в течение войны, которая сделала Вандею республикой, служил Бурбонам с умом и смелостью1. После того как он избежал всех опасностей, которые угрожали главе роялистов, в течение этой бурной эпохи современной истории, он весело сказал:

– Я один из тех, кого убили на ступенях трона!

Эта шутка не была безосновательной для человека, оставленного среди истекавших кровью мертвых в День четырех дорог. Хотя он был разорен конфискациями, преданный Вандеец постоянно отказывался от весьма выгодных мест, которые ему предлагал император Наполеон. Верный своей аристократической религиозности, он слепо следовал максимам, когда подобающе судил, подбирая себе спутницу жизни. Несмотря на соблазнительность богатого революционера- выскочки, который назначил за брачный союз высокую цену, он женился на безденежной мадмуазель Кергаруэт, но она носила одну из самых древних фамилий в Бретани.

Реставрация удивила мосье де Фонтеня, отягченного многочисленным семейством. Хотя он не следовал мыслям благородных молодых людей, ходатайствовавших о милостях, тем не менее, он сдался желаниям своей жены, покинул свое имение, чьего низкого дохода почти не хватало на детей, и уехал в Париж.

Опечаленный жадностью, с которой его старые товарищи выгребали места и конституционные привилегии, он вернулся на свою землю, когда получил письмо из министерства, по которому достаточно известное Его Превосходительство объявляло о присвоении ему звания фельдмаршала приказом, позволявшим офицерам католической армии считать двадцать первых лет правления Луи XVIII за годы службы. Несколько дней спустя Вандеец получил без каких-либо ходатайств еще Орден Почетного легиона и орден Сан-Луи. Потрясенный этой резолюцией о последовательной высочайшей милости, он думал об обязанности помнить монархию, не довольствовался больше тем, как он распоряжается своей семьей, поскольку каждое воскресенье благочестиво кричал «Виват королю» в зале Маршалов в Тюильри; когда царствующие особы возвращались в часовню, он просил о милости частной встречи. Эта аудиенция, очень быстро согласованная, не имела ничего особенного. Королевская гостиная была полна старых слуг с напудренными головами, на которых он смотрел с некоторой высоты, они напоминали ему снежный ковер. Там дворянин нашел старых товарищей, у которых он получил несколько холодный прием; но царственные особы, выражаясь высокопарно, казались ему восхитительными, чего он избегал, когда самые обходительные из хозяев, которые, как он считал, знают только его имя, пожимали ему руку и провозглашали самым чистым из Вандейцев. Несмотря на эту овацию, никакие августейшие персоны и в мыслях не имели спросить его ни о потерях, ни о тех деньгах, которые сыпались в кассы католической армии. Немного позже он заметил, что вел войну за свой счет. К концу вечера он думал, что может рискнуть, сделав остроумный намек на положение дел, как сделали бы люди с деньгами. Ее Величество принялась достаточно добро смеяться; все слова, на которых лежала отметина остроумия, доставляли ей удовольствие. Но, впрочем, она ответила одной из королевских шуток, чья ласковость больше пугала, чем гнев порицания. Один из самых близких сторонников короля не задержался и приблизился к расчетливому Вандейцу, о котором он слышал, с тонкими и вежливыми фразами, когда еще не пришел момент счета с хозяевами; он оказался на ковре воспоминаний более давних, чем его собственные, которые, без сомнения, становились достоянием истории Революции. Граф осторожно вышел из почтенной группы, описав уважительный полукруг перед августейшей семьей. Потом не без труда отодвинул свою шпагу от тонких ног гостей и приглашенных, на которые она натыкалась. Через двор Тюильри он достиг фиакра, остававшегося на набережной. С этим ретивым ощущением, которое отличало благородство старой скалы, у которой не совсем еще погасли воспоминания о Лиге и баррикадах, в компрометирующей манере он стал жаловаться в своем фиакре громко вслух на изменения, произошедшие при дворе. «Некогда, – говорил он себе, – каждый свободно рассказывал королю о своих делах, господа могли спокойно, к своему удовольствию, просить милости и денег. А сегодня мы не получим без скандала назад сумму за свою службу? Черт! Крест Сан-Луи и фельдмаршальское звание не оценивают в триста тысяч ливров, сколько я прекрасно и славно потратил для королевских дел. Я хотел бы переговорить с королем с глазу на глаз в его кабинете».