Читать книгу Переписка. Письма митрополита Анастасия И.С. Шмелеву онлайн

Да, дорогой, знаю, что добрый друг был в некотором роде виновником моего «литературного юбилея». Да простит ему Бог, а я, его слабости человеческой – низко кланяюсь. А «пресса»… – у прессы свои друзья и враги, своя грязь и пыль, свои звезды… и проч. Знаете, я уже, – чую, – перерастаю в душе – прессу, знаю ей цену. Мне дорог друг-читатель, а теперь он у меня по всему свету. 26 книг издано на 10 языках. Да еще до 8 рождаются. Универсальная библиотека Reclamʹа142 пишет, что ввиду «необычайно благоприятных» отзывов немецкой прессы, несмотря на кризис, видим, что будет материальный (так и воняет прямо) доход, и «мы подумываем о другой книжке». Это дураки так могут писать? Издатель?! Дескать, задирай нос и дери!? Ладно.

венгерского на предварительные расходы

Статья Ваша о Богословском институте появилась в среду 24 декабря № 355, высылаю одновременно.

В храм сердце стремится! Спасибо за доброту Вашу, лишь бы невралгические боли стихли, а то эту неделю валялся. Сегодня – погода ясная – лучше. Будьте здоровы. Целуем Вас обоих. Ваш Ив. Шмелев.

Дорогая кума, Павла Полиевктовна,

Правильно, об Юлином «нéщечке» и я того же мнения. Полюбила сатану пуще ясна сокола! Ваши гости, если Господь сподобит. Ольга Александровна целует Вас, а я – к ручке. И Ивик целует крестную. Он все время у нас, слава Богу. А Юля заболела гриппом, и дня три уже лежит у себя. Ивик ходит под окно к ней – на воздушные поцелуйчики. Ваш преданнейше – кум Ив. Шмелев.

25. VII. 1931 г.

Посылаю Вам с Антоном Владимировичем – «Родное»: может быть, на досуге прочитаете «Росстани».

Дорогая Павла Полиевктовна,

Ольга Александровна очень благодарит Вас и Антона Владимировича, что вспомнили нас грешных. Низко Вам кланяемся. Пишу за Ольгу Александровну: у ней пальцы держать пера не могут – болят, лечить бы надо, а трудно. Такая наша жизнь цыганская: сиди, куда приткнуло. А мы, простите, за всеми болями (и я все полеживал-перемогался), забыли день Вашего Ангела, 3-го июля, – сейчас по календарю разглядел. Уж простите, примите запоздавшее наше поздравление и душевнейшие пожелания здоровья и благополучия! С прошедшим днем Ангела, а Антона Владимировича – с дорогой сердцу именинницей! Да то Ивик приехал (привезла одна француженка-попутчица), то на днях Юля, у которой та же, оказывается, болезнь, что и у Вашего кума: язва желудка, будто, Аитов144 предполагает, до радиографии. Вот Ольга Александровна и в хлопотах, одна про все. Жизнь, не отмахнешься. А у Ольги Александровны душа-то вселюбящая, всеболеющая. Мне, прямо, больно болеть, ее тревожить. Болел и помалости писал рассказы. Все «богомольствую». А хотелось бы в романе поплавать, не дождусь. Финансы наши хуже немецких, и никаких мораториев не предвидится. Спасибо еще, что с немцев весной за роман получил аванс, выйдет в сентябре, а кому покупать? У Reclamʹа (универсальная библиотека) книжечка, вышедшая в декабре, прошла вся (10 тыс. экземпляров), думал 2-е издание делать, да вот – крах. Правда, за эти 10 тыс. (дешевое издание) я 1200 фр. всего выручил. Зубы на полок, как говорит один немец. – Рады мы душевно, что нога Антона Владимировича исцелилась, – дай Бог здоровья! А что Розанова читаете… и – интересно? – Для меня содрогание этот Розанов. Это – «занозы» и «очистки» от Достоевского145. Это обостренное и больное самооголение, с бесстыдством, со смакованием голости своей, верх заостренности и пустопорожности (больной) русской fin-«интеллигенции»146. Это, часто, такая гниль и прóваль (без взлетов), это кошмарное порождение больных чувствованьиц, Федор Карамазов + Смердяков + Лебядкин + Иван Карамазов + подпольный человек147… И знаменательно: восприемник г-жи Сусловой после Достоевского. Это, скажу, высморканный маленький «достоевский», возведенный в… философы! Я его не переваривал никогда. То-то «мережковские» с ним носились148. Потемошный человёнок с искрами Света. Но… – покаявшийся, мир его духу, пребывавшему в смердящем мраке. Он – весь половой психопат, клинический субъект, «расейский Нитцше». Слова уж очень просты и подкупающи оголенностью. Высоколитературная непристойность, не менявшая никогда белье. Простите, под руку попало.