Читать книгу Логика Гегеля. Книга третья онлайн

О соотношении непосредственности и опосредованности в сознании мы поговорим позже, прямо и более подробно. Здесь же будет достаточно сказать, что, хотя эти два элемента или фактора проявляют себя как различные, ни один из них не может отсутствовать или существовать отдельно от другого. Таким образом, познание Бога, как и всякой сверхчувственной реальности, по своему истинному характеру является возвышением над ощущениями или восприятиями чувств: оно, следовательно, предполагает отрицательное отношение к первоначальным актам чувства и в этой степени подразумевает посредничество. Ведь опосредовать – значит брать нечто в качестве начала и переходить ко второму, так что существование этого второго зависит от того, достигли ли мы его от чего-то другого, противоречиво от него отличающегося. Несмотря на это, познание Бога независимо, а не является простым следствием эмпирической фазы сознания: фактически, его независимость по существу обеспечивается через это отрицание и возвышение. Несомненно, если мы несправедливо придадим большое значение факту опосредования и представим его как подразумевающий состояние зависимости, то можно сказать – не то чтобы это замечание много значило, – что философия – дитя опыта и обязана своим существованием апостериорному элементу. (На самом деле, мышление – это всегда отрицание того, что мы имеем непосредственно перед собой). С той же долей истины можно сказать, что мы обязаны едой средствам питания, пока мы не можем есть без них. Если принять эту точку зрения, то еда, конечно, представляется неблагодарной: она пожирает то, чему обязана. Мышление, если исходить из такого взгляда на его действие, столь же неблагодарно.

Но априорный аспект или непосредственность мышления, когда существует посредничество, осуществляемое не чем-то внешним, а рефлексиям в себе, – это другое название универсальности, благодушие или довольство мысли, которая настолько спокойна сама с собой, что испытывает врожденное отвращение к конкретике и тем самым к развитию своей собственной природы. Так и в случае с религией, которая, будь она грубой или продуманной, будь она облечена в научную точность деталей или сведена к простой вере сердца, обладает на всем протяжении той же интенсивной природой довольства и счастья. Но если мысль никогда не идет дальше универсальности своих идей, как это было в первых философиях (когда элеаты не выходили за пределы бытия, а Гераклит – за пределы становления), то ее можно обвинить в формализме. Даже в более продвинутый период философии мы часто можем обнаружить, что она принимает во внимание только абстрактные общие положения или определения, такие как «В абсолюте все едино», «Субъект и объект тождественны», – и только повторяет то же самое, когда дело доходит до частностей. Рассматривая этот первый период мысли, период простого обобщения, мы можем смело сказать, что опыт является настоящим автором роста и прогресса в философии. Ибо, во-первых, эмпирические науки не останавливаются на восприятии отдельных черт того или иного явления. Они прибегают к размышлениям и предоставляют философии материалы для них в виде общих характеристик или законов, а также классификаций явлений. Когда это сделано, конкретные факты, которые они содержат, готовы к восприятию философией. Это, во-вторых, предполагает определенное принуждение самой мысли перейти к этим конкретным специфическим истинам. Принятие в философию этого научного материала, теперь, когда мысль устранила его непосредственность и перестала быть простой данностью, образует в то же время развитие мысли из самой себя. Философия, таким образом, обязана своим развитием эмпирическим наукам. Взамен она дает их содержанию то, что так важно для них, – свободу мысли, или, что называется, прионный характер. Содержание этих наук теперь доказано как необходимое и больше не зависит от фактов, а лишь от того, что они были найдены и пережиты. Факт опыта, таким образом, становится иллюстрацией и образом изначальной и полностью самоподдерживающейся деятельности мысли.