Читать книгу Жизнь Гегеля. Книга первая онлайн

Вскоре, однако, это становится воспоминанием, поскольку единство разума и его реальности нарушено. Рим уничтожил изначальную индивидуальность народов. Поэтому примирение ищется во всеобщности, и изначальная индивидуальность вновь возникает на Небесах.

В-третьих, абсолютная уверенность Христа в примирении стала основой универсальной религии, зародившейся в самых окаянных народах, ибо глубина их боли придала Его голосу истину, которую мог услышать каждый. Его уверенность в сочетании с недоверием привела к смерти. Природа была лишена божественности, и только Христос был божественен. Крест вселенского государства символизирует недоверие к миру. Гегель писал:

«Мысль о том, что сам Бог умер на земле, служит лишь для того, чтобы выразить ощущение этой бесконечной боли; точно так же, как то, что он восстал из гроба, выражает ее примирение».

Религия, таким образом, должна вызывать боль, чтобы обеспечить примирение:

«Древнее проклятие, которое тяготело над всем, разрушено. Вся природа обретает милосердие, и ее боль смягчается».

Естественная религия выражала себя через искусство в мифологии. Христианство выражает себя в идеях, например, в Троице. Примирение выражается в идее Любви, которая одухотворяет Божью Матерь. В католицизме эта религия становится прекрасной. Поэзия посвящения подавлена в протестантизме, который наложил на религию отпечаток общей субъективности. Он переводит религию в ключ ностальгии и обращает свое внимание на повседневную жизнь. Розенкранц отмечает, что Гегель не перешел, как некоторые в это время, в католицизм, хотя и рассматривал протестантизм как еще одну конечную форму наряду с ним. Скорее, он считал, что третья форма христианства возможна при посредничестве философии. Розенкранц цитирует его слова:

«Можно не возрождать и не калечить ушедшую красоту, а просто признать необходимость ее исчезновения как предвестия чего-то лучшего, что займет ее место. Таким образом, природа примиряется, но сама по себе остается чем-то профанным».

Он воображает, что свободный народ может рефлексивно постичь более истинную форму освящающего духа и что в этом состоит задача философии. На мой взгляд, это звучит слишком амбициозно.