Читать книгу Пик коммунизма онлайн

Здесь следует добавить, что дед Бабьяк, по всеобщему свидетельству, джинсов этих впредь никогда не снимал из опасения, что их украдут. Таких фирменных штанов ни у кого во всей округе больше не было. Да что там в округе – почитай до самого Магадана! Студенты техникума ходили за ним стаями, как кобели на собачьей свадьбе, и умоляли продать им эти джинсы или махнуться с доплатой. Иные просьбы выражались в форме угроз. Бабьяк искренне опасался за свою жизнь, но джинсов мужественно не снимал даже в бане. Когда дед Бабьяк умер, то в соответствии с устным завещанием его и похоронили в этих джинсах, а родственники приняли даже дополнительные антистуденческие меры безопасности в виде железобетонной плиты на могилу. Сейчас этой плиты на его могиле уже нет, правда, и сама могила потерялась, затерлась в лимитированной тесноте новых захоронений, поэтому сказать что-то определенное о дальнейшей судьбе легендарных джинсов не представляется возможным.

Письма Бабьяку мама моя переводила примерно раз в год, в канун католического Рождества, и каждый раз, по окончании сеанса, Бабьяк норовил поцеловать маме руку и восклицал: «Святая женщина!». (Вот же воспитание было у старого человека! А ведь всего-навсего младший брат управляющего имением провинциального помещика, встретивший революцию в двадцатилетнем возрасте. Но культуру изящных манер уже успел впитать. И это – в отдаленной ото всех столиц деревне, куда и сам Радищев носа не совал! Вот что значит – старая школа!). Мама уворачивалась, прятала руки, Бабьяк уходил, пятясь и повторяя «Святая женщина!» к большому неудовольствию моего отца, который многозначительно указывал пальцем вверх: смотри, мол, мамочка, допереводишься… Но ничего, Бог миловал, неприятных последствий не произошло, в Сибирь мы не поехали, и Бабьяк, встречаясь с мамой в Кокино, продолжал неизбежно восклицать: «Святая женщина!» и норовил при этом поцеловать ей руку. В сельпо ли, в очереди ли за селедкой это происходило, или на автобусной остановке, при студентах или в присутствии самого господа бога в лице директора техникума Петра Рылько – это было Бабьяку без разницы. Таков был его изящный стиль. Мама от него по возможности пряталась. И даже сам я задвигался, бывало, за ближайший куст сирени, опасаясь что трусящий мимо Бабьяк узнает меня и восторженно закричит: «А где же твоя милая мамочка – святая женщина?», и все начнут озираться в поисках моей мамочки. И ведь случилось такое однажды прямо в моем классе, на уроке внеклассного чтения, куда деда Бабьяка пригласили с лекцией о нечеловеческих преступлениях царизма, коим Бабьяк не мог не быть живым свидетелем. Бабьяк, помнится, подтвердил, что преступления царизма действительно имели место: например, был ужасный падеж скота в девятьсот пятом году, а царизм никаких мер не принял, так что помещик Холаев чуть не разорился. – "Эксплуататор этот проклятый", – спохватился дед, придавая лекции необходимую идеологическую направленность. Джинсов тогда на нем еще не было, поэтому его критике царизма дети поверили.