Читать книгу Пушкин в шуме времени онлайн

Чтобы литературное произведение воспринималось как пародия, необходимо, чтобы пародируемый образ был известен и узнаваем читателем. «Пародия существует постольку, – писал Ю. Тынянов, – поскольку сквозь произведение просвечивает второй план, пародируемый»[102]. Кто в те времена знал эту шекспировскую поэму, какую роль она играла в литературных волнениях тех лет, чтобы представлять интерес как «второй план» к пушкинской вещи? Даже для читавших «Лукрецию» пушкинская пародия была бы «немой».

С другой стороны, если для понимания «Нулина» существенно важна шекспировская поэма, то важны и герои. Однако сам Пушкин их почему-то не очень хорошо помнит – в «Заметке» фигурирует имя Публиколы, которого у Шекспира нет. На заре нашего века П. О. Морозов предложил считать, что Пушкин имел в виду мужа Лукреции Коллатина. Оспаривая эту, бытующую до сих пор, точку зрения, Ю. Д. Левин справедливо указывает, что слова «Публикола не взбесился бы» никак не подходят Коллатину, и предлагает другого кандидата – Публия Валерия[103]. С такой заменой, однако, тоже трудно согласиться – имени Публия Валерия нет в «Лукреции». У Шекспира есть только один герой, поведение которого необычно, перемене в ком окружающие «дивятся», – это Брут:

  • …это был уже не шут,
  • Всех тешивший проказами своими,
  • Каким доныне слыл он в гордом Риме.
  • Он сбросил маску, шутовской наряд,
  • Носимый им из хитрости глубокой…

(Перевод Н. Холодковского)


Именно Брут произносит пламенную речь, клянется отомстить. Вслед за ним клянутся остальные:

  • И привели все это в исполненье.
  • Восставши, Рима жители тогда
  • Тарквиния изгнали навсегда.

оцепенел,

Итак, нет смысла искать замену Публиколе. Пушкин почему-то разделил античного Брута на две персоны, одной из которых приписал роль инициатора возмущения, а другой – изгнание царей. Шекспир здесь ни при чем, его имя – лишь знак сюжета, за которым скрыты другие реалии, существенно более близкие современникам Пушкина.

Отвечая на вопрос о том, зачем Пушкину понадобилась «слабая поэма», Б. Эйхенбаум концентрирует внимание на специфике исторических интересов Пушкина этого периода: «Пушкин изучает историю как человек, глубоко заинтересованный вопросом о судьбах русского самодержавия и дворянства, как друг декабристов, осведомленный об их намерениях и планах <…> Среди исторических занятий Пушкина видное место занимала римская история, тогда очень популярная. Имена римских императоров и героев были в ту пору обычными символами – и в поэзии, и в драме, и в ораторских речах»[108]. Чего по тем или иным причинам не сказал Б. Эйхенбаум? Того, что римская история и ее герои-тираноборцы были моделями исторической ситуации и личного поведения для будущих декабристов. Поэтому прежде всего значимым в «Лукреции» является то, что она поставлена на эпизоде из римской истории.