Читать книгу Митя онлайн
Он положил свои огромные лапы мне на плечи, высунул язык. Потом поджал хвост, опустился на землю и повалился на бок, на котором зияла алая полоса, по форме похожая на лезвие моей литовки – косы самого маленького номера.
«Пресвятая дева Мария», – сказала бы маменька, увидев такое.
Исследовав забор, я увидел торчавший со стороны улицы ржавый гвоздь, обвитый густой черной шерстью. Наверное, Грей напоролся на него, когда пытался перепрыгнуть через забор.
– Ничего, до свадьбы заживет! – повторяя слова отца, который вытаскивал у меня из ноги занозу размером с путьную цыганскую иглу. – Но на рыбалку я пойду без тебя. Не скули.
Мужики рыбачили в основном на реке, быстрое течение которой не давало воде потеплеть даже в самые жаркие дни. В ходу были сети, в которые попадалась сорога с окунем, ставни на весельных лодках на щуку, и донки на налима.
На Пихтоварке – озере, размером с пару школьных стадионов, на котором раньше рабочие добывали пихтовое масло в промышленных масштабах – рыбачили, как говорил Гера, шпингалеты вроде меня, у кого лодок еще не было, а из снастей в основном то, что выбрасывали мужики – куски рваных сетей, не годных в починку, спутанная в бороду леска разных толщин и огрызки свинцовых грузил. Но и это добро среди местных ребятишек было в цене, за которое нередко шли горячие споры и разбирательства.
На озере мы брали неплохих карасей, с отцовскую ладошку, да гальянов, которые шли только котам и собакам. Ловили в основном на удочку и экраны. Последние ваялись из деревянной палки, к которой приматывался кусок сети.
В нескольких километрах от озера было еще одно, поменьше. Местные называли его болотом из-за обилия камышей, плавучих кочек и трясины. На болоте тоже водилась рыба. Гера рассказывал, что по осени брал там щуку с полпуда на острогу, но батя мой говорил, что он брешет, и не было там таких щук в помине. Рядом на лугах, где сочной зеленой траве не было видно ни конца ни края, пасли скотину.
Гера работал на водокачке на центральной улице возле школы, в ней и жил. Невысокого роста, с вечно растрепанными с проседью волосами, в тельняшке, усеянной мелкими дырками от табачных искр, прихрамывая на левую ногу, он шустро шлепал по делам, которых у него всегда было невпроворот. Я мог узнать звук этой походки даже в кромешной темноте. На вопрос, сколько ему лет, он начинал искать по карманам кисет с табаком, потом смотреть куда-то вдаль, хмурить седые как печная зола брови, что-то про себя бормотать, делая вид что считает, и отвечал: «От Рождества Христова».