Читать книгу #Какмакдак онлайн

Итак, самый острый, на мой взгляд аспект взаимодействия с деньгами – запрет на деньги.

– Ну как можно себе деньги запретить, чушь какая? – скажут некоторые.

А некоторые тихонечко покивают головой, потому что в тему эту уже ходили и кое-что нелицеприятное там нашли. И сидят, думают. как же вышло-то так и как теперь назад всё расколдовать, чтобы разрешить себе иметь деньги и им за это ничего не было.

Да иметь деньги и им за это ничего не было. Как будто деньги можно было нажить только нечестным путём и они не ваши вовсе были.

Сейчас разберёмся со всеми запретами по порядку.

В наше время один из актуальных страхов и запретов на деньги – это страх войны. В поколение, заставшее СССР и воспитанное выходцами из СССР чётко было заложено, что война – это нищета, голод и фашисты придут и отберут последнее. Такое произошло, например, в моей семье, когда наступление было уже не остановить и прадед, как и все его соседи, прятал во дворе дома сундуки с одеждой, домашним скарбом, швейными машинками, книгами и прочим, чтобы не досталось грабителям. Война шла уже несколько месяцев, и что будет, когда фашисты дойдут до наших мест, все уже хорошо знали. Все рыли ямы и в сундуках опускали туда всё, что только поместилось.

Винт не удался, потому что фашисты тоже уже всё придумали. Про немецких овчарок даже говорить нечего, а ещё у фашистов были щупы, которые быстро находили спрятанные в земле огромные кованые сундуки. Поэтому и библиотека прадеда, и старинные сарафаны жемчугом шитые, и вообще всё уехало в Германию. Прямо по железной дороге, которую предприимчивые захватчики строили параллельно со своим наступлением. У нас они ещё и чернозём вывозили к себе, так что сундуки вывезти было проще простого. Вот вам и история войны, и запрет на деньги. Не надо быть богатым снова, чтобы война не разорила до гола.

Кто постарше, тот помнит, что уверенности в том, что опять что-нибудь не ахнет не было ни у кого. Тем более, что и до ВОВ была Первая мировая, революция, Фиванская война. В общем, десятки лет страну штормило и разрывало, поэтому целое поколение выросло, которое боялось вообще какого-то проявления. Боялось быть при деньгах, чтобы не раскулачили, не обокрали, не сослали за нетрудовые доходы. Ведь выкашивали, расстреливали, ссылали на каторгу всю семью, включая маленьких детей, какие уж тут деньги. И моим предкам по отцовской линии в этом отношении прямо-таки повезло. Они разорились незадолго до революции и рабоче-крестьянским новым правителям оставалось только позлорадствовать над неудачей старинного именитого семейства. И это болезненное ощущение того, что я дворянин, но не смею заявить об этом, поднять голову и что-то там возразить, было и в моём отце и очень обижало меня. Обижало, потому что это сродни отторжению родовых корней. То есть от своей семьи он не отрекался, не отказывался. Наоборот. Но никогда не хотел говорить о том, что было. Никогда. Ни разу. Нет и всё. Слишком больно. Хотя он и не застал ни той страны, где его предки принадлежали к высокому сословию, ни того богатства, ни тех привилегий. Неполноценность, ущербность и инакость от того, что ты голубых кровей прививала сама советская страна. В ней выше были рабочие и крестьяне. Настоящие, чистокровные. А тот, кто с длинными и витиеватыми корнями – тот изгой, тот эксплуататор и тот достоин только презрения, насмешек и прочего. Я вам больше скажу, это презрение и надменность легко можно словить и сейчас.