Читать книгу Жизнь, которая словно навечно онлайн

Оттого в городе так сложилось: мастер по дереву не стремился состряпать изделие лучше, прочнее, чем его сосед. Оттого инженер не хватался чинить неполадки вышедшей из работы машины или усовершенствовать ее ход. Горожане не порывались воспарить над своей головой, ведь какой в этом толк, если разный прыжок все равно означает схожий итог?

Геттинберг же воздавал по заслугам. Он выступал не за равенство, но справедливость. Город страждал битвы соперников, гонки за качеством, процветания каждого и, как следствие, себя самого целиком. Геттинберг поощрял преуспевающих и держал в хвосте тех, кто добровольно отпрянул от борьбы. В гонке за лучшей жизнью первые, совершенно на то не надеясь, приносили выгоду целому городу. Вторым мало что оставалось: поспевать или дать задний ход.

Стоило в Энгебурге очередному безумцу избрать отличный от общего путь вперед, в него летело столько насмешек, что тот испуганно пятился в свою нору. Когда же о нем забывали, а на тропе появлялась новая жертва, мишень менялась – и так по кругу. Насмешки и те, кто издеваются, подобны комарам: отмахнется один – они летят к другому. Таким образом Энгебург, зная о том или не зная, поддерживал баланс посредственности.

В Геттинберге же нестандартность мышления и особенность твоих взглядов на мир воспринимались почти за высшую в тебе ценность. Того, кто делился своими идеями, награждали вниманием и почитали. Словом, где была плодородная почва, там селился рассадник идей.

Энгебург занимался тем, что использовал и умерщвлял созидание. Геттинберг восхищался творением людей и вдохновлял горожан на создание нового. В Энгебурге выкрикивали пустяки, но молчали о важном. В Геттинберге пустой треп едва ли встречался, замещали его конструктивные обсуждения.

Такие параллели проходили между двумя мирами – городами почти физически ощутимых контрастов. Сравнение до того различных сущностей, может, и несправедливо: все уникально само по себе, – однако при этом полезно для понимания – читатель увидел, какая страница в жизни Рудковски перевернулась, а какая лежала под носом, напрашиваясь, чтобы ее поскорей прочитали.