Читать книгу Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма» онлайн

Секрет невероятных для Древнего мира численных масштабов в не менее колоссальном населении аграрных деспотии, быстро воспроизводившегося в условиях аномально высокопродуктивного земледелия. Поэтому в процентном соотношении эти громадные цифры теряют свою монументальность: К. Виттфогель[20] оценивший численность населения Персии Ахеменидов в 20 млн. чел., предположил, что только 1,8 % населения может быть мобилизована. Но даже в этом случае персидская армия достигнет колоссальных 360 000 человек – данные Геродота (1 800 000), всё же явно завышенные, не кажутся теперь столь невероятными. Имевший 60-ти миллионное население Китай времён династии Хань и Ляо мог мобилизовать 6 % населения – то есть около 3 600 000 человек[21]. О масштабах военных кампаний древнего Китая красноречиво свидетельствует грандиозная битва при Чанпине (259 г. до н. э.), между двумя китайскими царствами – Цинь и Чжао, которая унесла жизни около 600 000 человек. Не только Гавгамелы, но даже Лейпциг – апогей наполеоновских войн с его 140 000 военных потерь – не смог побить трагический рекорд эпохи «Воюющих царств».

Таким образом, на Востоке становым хребтом экономики является ирригационное земледелие. Распоряжение водными ресурсами благодаря контролю над гидравлическими сооружениями сообщают деспоту огромную власть над общинниками, которых он вынуждает платить «ренту-налог» за пользование землёй. Вся земля в государстве принадлежит лично царю (это положение было даже официально закреплено в Османской империи), поэтому налог приобретает форму арендной платы – но не в пользу частного собственника, а в пользу самого государя, распределяющего полученные доходы (а также сами земли) между армией и чиновничеством. О практике пожалования земель за военную службу – редумам и баирумам – на Древнем Востоке известно со времён Хаммурапи (XVIII в. до н. э.) – при нём на границе с эламскими племенами создаются целые «военные поселения».

«Суверенитет здесь, – пишет К. Маркс об «азиатском способе производства», – земельная собственность, сконцентрированная в национальном масштабе. Но зато в этом случае не существует никакой частной земельной собственности, хотя существует как частное, так и общинное владение и пользование землёй…»[22]. Неудивительно, что основополагающий институт рыночной экономики – частная собственность на землю – на Востоке так и не сложился. Постоянна угроза конфискации, обременённость высокими налоговыми обязательствами, их непредсказуемость столетиями тормозит экономический рост «восточных» общества и консервирует сложившийся технологический уровень. Отсутствие крепкой наследственной земельной собственности, эволюционировавшей в феодальной Европе в майораты, лишило нарождающееся землевладельческое сословие материального основания для независимого политического бытия… Выделившаяся знать не могла обладать землёй и использовать чужой труд на «собственной основе, отделённой от государства»[23], закономерным следствием чего становится абсолютистской характер политической системы и социальная структура, которую Г. Гегель охарактеризовал как «всеобщее бесправие». Даже лично свободные крестьяне вынуждены были на протяжении многих месяцев трудиться на государственных стройках и даже внешне могущественная знать не могла свободно распоряжаться своей земельной собственностью, которую можно сохранить, только находясь на правительственной службе. В этом суть конвергенции отсталых экономических институтов и несовершенных политических установлений, взаимно питающих друг друга и в своём синкретическое единстве рождающих цербера «восточной деспотии».