Читать книгу Финансист. Титан. Стоик онлайн

Между тем и Лилиан Сэмпл завладела его вниманием. Трудно сказать, что именно в ней привлекало молодого Каупервуда, поскольку она не была ему ровней ни в каком отношении. Он был не лишен опыта в общении с девушками и женщинами и до сих пор поддерживал дружеские отношения с Марджори Стаффорд. Но, несмотря на то что Лилиан Сэмпл была замужем (что оправдывало лишь уважительный интерес к ней) и не казалась умнее или рассудительнее других, это не делало ее менее привлекательной. Ей было двадцать четыре года, а Фрэнку исполнилось девятнадцать, однако по складу ума и внешнему облику она казалась моложе своего возраста. Она была немного выше его, хотя он уже перестал расти (пять футов и десять с половиной дюймов), и, несмотря на свой рост, хорошо сложенной и грациозной в жестах и манерах. Ей было свойственно природное душевное спокойствие, происходившее скорее из-за недостатка понимания, чем от силы характера. Ее пышные, густые волосы были цвета сухого английского каштана, а лицо – матово-бледным с нежно-розовыми губами; оттенок глаз менялся от серого к голубому и от серого к карему в зависимости от освещения. Ее руки были тонкие и изящные, нос – прямой, лицо – артистически узкое. Она не казалась блистательной или оживленной, но скорее выглядела спокойной и величавой, сама не зная об этом. Каупервуд-младший был пленен ее внешностью. Ее красота соответствовала его тогдашнему художественному вкусу. Она была прекрасной, думал он, милой и одновременно полной достоинства. Если бы он мог выбирать будущую жену, то его выбор пал бы на такую девушку.

До сих пор суждение Каупервуда о женщинах было скорее импульсивным, нежели рассудочным. Хотя он был устремлен к достижению богатства, престижу и превосходству над другими, его смущали и некоторым образом сдерживали соображения, связанные с респектабельностью, положением в обществе и тому подобными вещами. Скромная женщина ничего не значила для него; с другой стороны, пылкая женщина могла означать многое. В семье он часто слышал разговоры о женщинах, которые жертвовали собой ради мужа, детей и семьи в целом, изнуряли душу и тело подневольным трудом и в тяжелые времена поступались всем ради друзей или родственников, потому что это было правильно и великодушно. Но эти истории почему-то не трогали его. Он предпочитал думать, что все люди, в том числе женщины, должны искренне руководствоваться своими личными интересами. Он не мог объяснить, почему это так. Люди, не знавшие, как поступать в любых обстоятельствах и как защитить себя, казались ему глупыми или, в лучшем случае, очень несчастными. Были возвышенные рассуждения о нравственности, восхваление добродетели и благопристойности и праведный ужас с воздетыми к небу руками по отношению к людям, которые нарушают седьмую заповедь[9] или хотя бы дают основания для подозрений. Он не воспринимал эту болтовню всерьез. Втайне он уже не раз нарушал седьмую заповедь, как делали и другие юноши. Тем не менее он испытывал отвращение к уличным женщинам и обитательницам публичных домов. В связи с ними ощущалось нечто грубое и нечистое. Короткое время показная мишура борделей привлекала его, поскольку в их роскоши присутствовала определенная сила: мебель, обитая алым бархатом, ярко-красные портьеры, аляповатые картины в нарядных рамах, но самое главное – крепко сложенные или чувственно-флегматичные женщины, которые, по словам его матери, питались мужчинами и жили за их счет. Их телесная сила и душевная похотливость, как и то обстоятельство, что они могли с одинаковой нежностью или добросердечием принимать одного мужчину за другим, поначалу изумляла его, но потом опротивела ему. В конце концов они не блистали умом и в них не было живого движения мысли. По его мнению, они годились только для одного. Он представлял унылую беспросветность, сопровождавшую их поутру, когда лишь сон и мысли о деньгах могли немного смягчить их жалкую жизнь, и качал головой. Он стремился к чему-то более личному и сокровенному, особенному и утонченному.