Читать книгу Волевой порог онлайн
Но утренний обход как ритуал не мог миновать и этой отдельной палаты. И вот в назначенный час распахнулась белая дверь с остеклением, прикрытым натянутой на бечевках белой тканью, и в палату вошел главный врач, потирающий довольно руки и улыбающийся, и несколько врачей, чьи пациенты будут осмотрены и опрошены в этой утро во время обхода палат.
– Ну-с, Михаил Юрьевич, – усаживаясь на табурет, услужливо подсунутый одним из врачей, заговорил Александр Борисович, – как мы сегодня себя чувствуем? Поведайте нам с коллегами.
– Болит меньше, пальцами шевелить могу, – с готовностью стал рассказывать Сосновский. – Чешется под гипсом, аж сил нет никаких.
– Ну, голубчик, – рассмеялся врач, – эта проблема легко решается. Давно бы попросили Ирину Васильевну, и она вам школьную линейку нашла бы.
– Правда? – Сосновский восторженно посмотрел на медсестру, замершую у изголовья кровати, как часовой на посту. – Как же я сам не догадался-то! Попрошу, обязательно попрошу.
– Ну, что же, товарищи, – доктор поднялся с табурета, – у пациента Сосновского заживление идет нормально, насколько я могу судить. Болевые ощущения исчезают, покраснений и отеков не заметно. Не заметно, Ирина Васильевна?
Медсестра вздрогнула, как будто ее неожиданно оторвали от мечтаний. Она поспешно заверила доктора, что у больного не замечено отеков и нездоровых покраснений. Похлопав Сосновского по руке, Миронов со свитой врачей удалился. И через несколько секунд его голос слышался уже из другой палаты.
– Вот видите, товарищ Половцева, – жизнерадостно улыбнулся Сосновский, – начальство велело вам раздобыть мне школьную линейку и…
– Я не буду вам чесать ногу, – надула губки медсестра. – Сами справитесь, больной.
– Эх, – вздохнул Сосновский и пошевелил пальцами загипсованной ноги, подвешенной на тросике, перекинутом через блок. – Одиночество, как тяжко ты во младе лет!
– «Во младе лет»? Это что-то новое! – усмехнулась медсестра, поправляя полотенце на спинке кровати, халат на спинке стула. – Пушкин, Лермонтов?
– Сосновский, но Михаил Юрьевич. Чувствуете поэтическое родство?