Читать книгу Я никогда не умирала прежде… онлайн
За отель придется платить самим, раздумчиво проговорила Булич. Он схватился за этот довод как за спасение: значит сегодня не поедем, поедем в следующий раз, зря мы, что ли, монетку бросали.
На юге темнеет быстро.
Снова пал роскошный теплый вечер, с острыми осколками звезд на черном бархате неба.
Итальянка не пришла.
Глубокой ночью он проследовал в номер по соседству, найдя дверь незапертой, и овладел постоялицей, называя ее в минуты самых-самых нежностей-манежностей по фамилии, как днем. Зовите меня Ангелина, шепнула она ему, задыхаясь. Как звать, переспросил он, остывая. Ангелина, от слова ангел, продолжила она нежиться в его объятьях. Он вдруг засмеялся, и смеялся долго, как смеялся, когда она сводила коленки, и когда воровала грибы, смех душил его, он перешел в кашель, на глаза выступили слезы, он заплакал отчего-то, чего не определить словами, как тогда, когда был маленьким.
Никогда сюда он больше не вернулся.
МАЛЬЧИК
Жизнь стала налаживаться.
Она сидела в харчевне под названием «Простая вещь» и ела говяжью ногу с картофельным пюре. Весь день была голодна и теперь с удовольствием поглощала ароматную пищу. Зеленый мальчишка-официант засмотрелся на нее, а когда она спросила, чего это он уставился, сказал, сияя улыбкой: вы так красиво едите, я ни разу не видел, чтоб такую грубую вещь, как говяжья нога, ели так нежно. Вам надо было назвать заведение «Грубая вещь», сказала она, и ей понравилось собственное остроумие. Она редко бывала остроумной. У нее был характер, не пригодный для остроумия, и судьба, которая вытекает из характера, не пригодного для остроумия. Но сегодня с ней расплатились за перевод романа, денег оказалось больше, чем ожидала, и это в одночасье изменило ее повадки. Она успела прикинуть, какие прорехи залатает, в первую очередь, и куда разойдется остаток – незапланированный прибавок приятно тяжелил кошелек, хотя тяжесть мыслилась исключительно фигурально, ну сколько там весят несколько лишних бумажек, да и ассоциировались они не с тяжестью, а с напрочь позабытой легкостью, какую сейчас испытывала, занятая всего-навсего поеданием пищи, сервированной для нее кем-то, а не самой для себя.