Читать книгу Весьма срочно. Информационная дипломатия онлайн

Исключение делалось для немецких собеседников – нацистскую идеологию Шкварцев в общении с ними не осуждал и таким образом по факту не шел вопреки наставлениям Франсуа де Кальера28 и Э. Сатоу – о том, что дипломат ни в коем случае не должен осуждать форму правления государства, в котором он осуществляет свои функции29. Но с трудом верится в то, что эти мастера дипломатии полагали бы возможным наносить оскорбления коллегам по дипкорпусу, и скорее всего пришли бы в ужас от того, как извратил их ремесло советский полпред.

Думаю, очевидно, к какой категории можно причислить Шкварцева. Он провел в Берлине около полутора лет, пока в ноябре 1940 года В. М. Молотов, прибывший туда с визитом, лично не пообщался с ним и не убедился в полной профнепригодности этой сталинской креатуры. Он решил уволить Шкварцева, другого выхода просто не оставалось – убедив вождя и добившись его позволения, разумеется.

Лучше освоил дипломатическую профессию посол в Японии К. А. Сметанин, который прежде был директором Института рыбного хозяйства и океанографии. Перед тем, как занять посольскую должность, он два года проработал советником и поверенным в делах, стараясь обрести достаточную квалификацию. Чтобы демонстрировать свою способность «держать руку на пульсе», Сметанин направлял в Центр многостраничные информационные сообщения, включая шифровки, подготовленные, в основном, по газетным статьям.

Справедливости ради отметим, что не все назначения конца 1930-х годов были неудачными. Ф. Т. Гусев и Я. А. Малик тоже были дипломатами «от сохи» (это выражение использовал в своих воспоминаниях дипломат и переводчик Сталина В. Н. Павлов), но они закончили Институт дипломатических и консульских работников, и главное – имели склонность к дипломатии, став блестящими профессионалами. Гусев в период войны являлся послом в Великобритании, а Малик в 1942-м сменил Сметанина в Японии.

Однако такие фигуры появлялись сравнительно редко. Первоочередными критериями подбора дипломатов, особенно на вышестоящие должности, были идеологические – верность курсу коммунистической партии, идеям марксизма-ленинизма в той уродливой и догматической форме, в которой они распространялись в СССР. «В нашей стране люди выдвигались и назначались на государственные посты волюнтаристски, – писал В. Д. Ежов, имея в виду, в первую очередь, кадровые решения в Министерстве иностранных дел. – Отбора по признакам образованности, интеллектуальных способностей не было. На первом этапе всё решала обычная анкета и партийная характеристика, где доминировали пункты об идеологической зрелости и преданности делу партии. Далее – исполнительность, уменье делать то, что угодно вышестоящим».