Читать книгу Наши за границей. Где апельсины зреют онлайн
– Плюнь. У хлеба не без крох.
– Расплюешься, брат, так. Нет, я о доме крепко заскучал. Веришь ты, во сне только жена, дом да лавки и снятся.
– Так неужто бы теперь согласился, не видавши Ниццы и Италии, ехать домой?
– А ну их! На все бы наплевал и полетел прямо домой, но как я один поеду, коли ни слова ни по-французски, ни по-немецки?.. Не знаю, через какие города мне ехать, не знаю даже, где я теперь нахожусь.
– В Марселе, в Марселе ты теперь.
– В Марселе… Ты вот сказал, а я все равно сейчас забуду. Да и дальше ли это от Петербурга, чем Париж, ближе ли – ничего не знаю. Эх, завезли вы меня, черти!
– Зачем же это вы, Иван Кондратьич, ругаетесь? При даме это даже очень неприлично, – обиделась Глафира Семеновна. – Никто вас не завозил, вы сами с нами поехали.
– Да-с… Поехал сам. А только не в своем виде поехал. Загулявши поехал. А вы знали и не сказали мне, что это такая даль. Я человек непонимающий, думал, что эта самая Италия близко, а вы ничего не сказали. Да-с… Это нехорошо.
– Врете вы. Мы вам прямо сказали, что путь очень далекий и что проездим больше месяца, – возразила Глафира Семеновна.
– Э-эх! – вздохнул Иван Кондратьевич. – То есть перенеси меня сейчас из этой самой заграницы хоть на воздушном шаре ко мне домой, в Петербург, на Клинский проспект, – без разговору бы тысячу рублей дал! Полторы бы дал – вот до чего здесь мне все надоело и домой захотелось.
Часовая стрелка приблизилась к полуночи.
– En voitures![7] – скомандовал начальник станции.
– En voitures! – подхватили кондукторы, захлопывая двери вагонных купе.
Поезд тронулся в путь.
III
Поезд летел. В купе вагона, кроме супругов Ивановых и Конурина, никого не было.
– Ну-ка, Николай Иваныч, вместо чайку разопьем-ка бутылку красненького на сон грядущий, а то что ей зря-то лежать… – сказал Конурин, доставая из сетки бутылку и стакан. – Грехи! – вздохнул он. – То есть скажи мне в Питере, что на заграничных железных дорогах стакана чаю на станциях достать нельзя, – ни в жизнь бы не поверил.
Бутылка была выпита. Конурин тотчас же освободил из ремней свою объемистую подушку и начал устраиваться на ночлег.