Читать книгу Задушевная математика онлайн

И еще один неизвестный боец…

Как мало они в этой жизни не увидеть успели… Хорошего… Только этот холод в 41-году…

Страшнее всего почему-то Тюленеву было думать, какие страшные морозы тогда стояли…

Так и погибли, не отогретые…


Сколько-то суток прошли, как в угаре. Если б не Крокодилка Аня, Тюленев бы, кажется, погиб.

Или в больницу попал. Может быть, навсегда.

Аня заботилась. Как за ребенком ходила. Пьяного укладывала. Буйного унимала, с улицы уводила…

Он и свое произведение, памятник на братской могиле поломать хотел… Говорил, плохой памятник…

Но все проходит.

Крокодилка спасла. Более или менее, выходила.


Тюленев шел вдоль реки. Все было в серой пыли, кое-где кое-как подбеленной инеем. Пыль. Сухая, холодная. До минус десяти по ночам. И – никакого снега… Выпал, было, но сразу растаял. А теперь одна только морозная пыль везде… И на земле, и на дороге, и на ветках деревьев… Кажется, даже вода в реке, в полынье, где не замерзло, и та пыльная…


Видно, Запад совсем от нас отвернулся: даже снегу не дает, вся атлантическая вода в Европу падает и ее заливает…

Или это мы так отгородились? Устойчивым и задумчивым северным антициклоном… Или северо-восточным…


И как дальше жить?

Без памяти, как без памятника, никакой работы даже вообразить нельзя… Да, и вообще никакой жизни не бывает без памяти…

А память-то наша, она вроде памятника: все на крови, все на костях… Все боль, все страдания…

Это мы «художничая» или «созерцая» – все по Гегелю, не к ночи будь помянут, – от страшного отвращаемся, представляя его прекрасным и героическим. Чужие страдания теперь для нас как бы и не страдания, а «красивое»… Впрочем, иногда и свои тоже…

Может быть, хоть это оправдание?..

Нет… Чепуха…


Ничего, – уговаривал себя Тюленев, – все это немного пройдет, немного успокоится, тогда я и сам успокоюсь и смогу сказать себе:

«Ничего. Кажется, выжил. Может быть, еще поживу немного»


А если нет?

А нет, так нет.

А на нет и суда нет.

Никакого суда нет.

 Или другой будет суд.


Стихи на полях:

Может быть, мы все-таки