Читать книгу Бриллианты и булыжники онлайн
Сам А. А. Фет видел совершенно ясно и вполне уяснял себе лживость кумиров того времени (да и нашего тоже!) и выразил свое отношение к ним, повторив в звучных ритмических строках повествование Евангелия:
- Когда Божественный бежал людских речей
- И празднословной их гордыни.
- И голод забывал, и жажду многих дней,
- Внимая голосу пустыни, —
- Его взалкавшего на темя серых скал
- Князь мира вынес величавый.
- «Вот здесь, у ног твоих все царства», – он сказал —
- С их обаянием и славой.
- Признай лишь явное. Пади к моим ногам,
- Сдержи на миг порыв духовный, —
- И эту всю красу, всю власть Тебе отдам
- И покорюсь в борьбе неравной».
- Но Он ответствовал: «Писанию внемли;
- Пред Богом Господом лишь преклоняй колени».
Владевшая им глубокая вера охранила А. Фета от окружавшей его материалистической суеты, от поклонения ее кумирам. Сознавая свое человеческое ничтожество, этот поэт вместе с тем ощущал в своей душе искру Господню и знал, что только эта искра, ее неугасимый огонь возвеличивает его, вздымает его от плена бездушной материи к образу и подобию Божиему.
Не тем, Господь, могуч, непостижим Ты пред моим мятущимся сознаньем, Что в звездный день твой светлый серафим Громадный шар зажег над мирозданьем И мертвецу с пылающим лицом Он повелел блюсти твои законы, Всё пробуждать живительным лучом, Храня свой пыл столетий миллионы;
- Не тем, Господь, могуч, непостижим
- Ты пред моим мятущимся сознаньем,
- Что в звездный день твой светлый серафим
- Громадный шар зажег над мирозданьем
- И мертвецу с пылающим лицом
- Он повелел блюсти твои законы,
- Всё пробуждать живительным лучом,
- Храня свой пыл столетий миллионы;
- Нет, Ты могуч и мне непостижим
- Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
- Ношу в груди, как оный серафим,
- Огонь сильней и ярче всей вселенной,
- Меж тем, как я добыча суеты,
- Игралище ее непостоянства,
- Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
- Ни времени не знает, ни пространства.
Мощь истинной светлой идеи нередко подтверждается невольным признанием ее элементов в лагере противников, внесением тезиса в антитезис. Так было и с мелодией арфы Давида – религиозной идеей, пронзившей и одухотворившей собой всё развитие русской поэзии.