Читать книгу Жизнь статиста эпохи крутых перемен. История историка онлайн

Когда мне исполнилось четыре года, папа, желая расширить мой кругозор, принес большую географическую карту и прикрепил ее на стене в доступном для меня месте. На ней было написано Р С Ф С Р, и отец пытался разъяснить мне название нашей страны. Карту я видел впервые. На ней имелись города-кружочки, линии железных дорог и рек, зеленые и желтые равнины и коричневые хребты гор. С помощью отца нашел Краснодар, Ростов, реку Кубань. Мне захотелось отыскать наше место жительства. Мы смогли обнаружить только пересечение железной дороги с Кубанью. Но ни Кавказской, ни даже Кропоткина на карте не значилось.

Необъятность страны подавляла меня и представлялась несуразностью. А отсутствие на карте малых и средних поселений ощущалась мною как пренебрежение к их населению, и ко мне, ко всему, что я знал, видел и любил. От этого остро почувствовал себя изгоем, зарыдав в отчаянии, я закричал: «Зачем людям страна такая большая?!»4

Отец не ожидал всплеска таких чувств. Он не мог успокоить меня словами о преимуществах большой территории. Я долго избегал карт, а потом предпочитал наиболее подробные. Позже различные иллюзии смягчили мое негативное отношение к необъятности Отечества, но я уже никогда не радовался огромности его территории и ее приращениям. В старости детское озарение у карты вспоминается тем чаще, чем больше убеждаюсь в невозможности эффективного в интересах всего населения управления государственным единством конгломерата разнородных территорий.

1930-й оказался годом горьких утрат. Летом дифтерией заболел Виталий5. Меня из детской, где за ним ухаживала мама, отселили в спальню родителей, и болезнь меня миновала. После нескольких тяжелых суток малыш, которого ежедневно навещал врач, пошел на поправку. А ночью я проснулся от его голоса, – он звал маму. Услышал, что родители тоже проснулись. Мама порывалась встать. Но отец удержал ее: врач, мол, сказал, что кризис у Виталия уже прошел, а ты три ночи не спала, лежи. Я хотел, но не решился пойти к нему. Малыш умолк.

Утром я проснулся поздно. Родителей не было видно. Дверь к Виталию была закрыта. Когда я пытался ее открыть, появилась заплаканная мама и остановила меня. «Виталий умер», – сказала она. Позже мне показали его навек уснувшим. Возможно, ночью ему не хватило глотка воды или просто тепла рук мамы. Я еще не понимал необратимости смерти, но мне было очень тяжело и досадно, что сам не встал к нему. О слышанном разговоре родителей в ночь смерти Виталия я никому не рассказывал, но никогда не забывал и постепенно осознавал, как жизненно важна человеку поддержка в критический момент, как необратимо ее отсутствие. Думаю, родители переживали тот случай острее меня и всю жизнь.