Читать книгу Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг. онлайн

Несмотря на это, малые государства играют в международной политике незначимую роль, а великие державы обращаются с ними в реальности только как с объектами политики. Этот вызывающий озабоченность факт, конечно, зависит от того, что малые государства разобщены, занимают различное положение и их объединение в солидарную в военном отношении силу, к сожалению, невозможно. Кроме того, разнятся интересы малых государств и их отношение к великим державам. Обеспечение жизни и будущего столь большого количества населения, да ещё имеющего столь важное значение для успеха всего человечества, трудно переоценить. В прогресс и культуру человечества малые народы внесли свой вклад: одни – весьма заметный, подчас даже больший, чем какая-то великая держава. Другим, несомненно, ещё предстоит сделать это, если им дадут спокойно работать. Рано или поздно необходимо найти решение проблемы безопасности народов.

Но в 1939 году мы находились ещё далеко – бесконечно далеко – от пути права и справедливости. Господствовала грубая политика силы великих держав. В мире доминировало кулачное право. Это нам нельзя было забывать, хотя в Финляндии обычно именно так и поступали.

В Хельсинки мы прибыли утром 16 октября. На вокзале нас встречали председатель парламента, премьер-министр и некоторые другие члены правительства, посол Швеции, а также большая толпа людей. По сообщениям газет, после моего отъезда в Москву количество иностранных корреспондентов практически удвоилось.

После того как я побывал у министра иностранных дел Эркко, собрался «военный кабинет», в который входили премьер-министр Каяндер, министр иностранных дел Эркко, министр финансов Таннер и министр обороны Ниукканен. Я выступил с отчётом о переговорах в Москве. После заседания я предложил премьер-министру Каяндеру, чтобы Таннер отправился вместе со мной в Москву, поскольку речь шла об очень серьёзных и важных делах. Каяндер принял моё предложение. Согласился и Таннер. Позднее я сказал об этом Эркко, который тоже согласился со мной. Таннер в течение многих десятилетий был моим другом, мы вместе участвовали во многих делах. Например, мы хорошо и весьма успешно работали вместе на мирных переговорах в Тарту. Он был председателем Социал-демократической партии и влиятельным политиком. У меня было две причины сделать такое предложение: переговоры были настолько важны, что я не хотел брать на себя всю ответственность. Вторая причина заключалась в следующем: я издавна был известен как человек, который особенно хотел избежать противоречий с Россией и с помощью переговоров снять возникающие разногласия. Если бы я один выступал в качестве представителя Финляндии, то могло возникнуть представление, что я не достаточно жёстко вёл себя на переговорах, где достижение результата, даже в самом лучшем случае, было сопряжено с неприятными для нашего народа жертвами. «Только бы П(аасикиви) не сломался», – написал Эркко Таннеру в письме, которое Таннер опубликовал в своих мемуарах (см. с. 95)1. Эта точка зрения отражала мнение обо мне как старом приверженце линии газеты «Суометар» не только Эркко, но и многих других. Для того, чтобы развеять подобные сомнения, мне было важно взять с собой влиятельного, авторитетного человека. Мы с Таннером придерживались одной общей линии. Я, однако, был готов поддержать более далекоидущие уступки, чем Таннер, поскольку не думал, что можно выйти из ситуации иным путём, и считал, по свойству своего осторожного характера, что опасность войны надо было любым образом предотвратить. Таннер, похоже, считал опасность возникновения войны меньшей, чем я. Внешняя политика, где очень часто нельзя опереться на достоверные факты, и в которой правильность или ошибочность решения становятся известны только в будущем, не была самой сильной стороной личности Таннера, как станет ясно позже. Присущая Таннеру лаконичность, а также недостаточное знание русского языка привели к тому, что его высказывания на переговорах приобретали более жёсткую форму, чем та, к которой он стремился. Я в молодости довольно хорошо овладел русским языком: в 1892 году, при сдаче экзамена на степень кандидата философии, предполагавшего владение русским языком как в устной, так и письменной форме, я получил по русскому наивысшую оценку “laudatur” («похвально»). Но поскольку я не говорил на русском более полутора десятилетий, то и язык мой оставлял желать лучшего. Конечно, у нас была возможность прибегать к помощи переводчика, но дискуссия шла в свободной форме, с участием всего четырёх человек, без того, чтобы предварительно просить о возможности выступить, и, поскольку наши позиции были вполне понятны, мы считали такой формат наиболее целесообразным. Иной раз Сталин, заметив, что я не могу подобрать нужное слово, помогал мне.