Читать книгу Вавилонская башня онлайн

Опишу-ка я Жако. Кудрявый, упитанный, роста среднего, учился в частной школе. Ему лет под сорок или слегка за сорок. Носит жилетки – шерстяные или из чего-то вроде жаккарда, красные и желто-горчичные. Милые поджатые губки, очень писклявый голос, многие считают его человеком недалеким – срабатывает стереотип, – но это заблуждение. Он очень умен, без труда отличит сокола от цапли[27] и делает хорошее дело. Мои стихи ему нравятся, но с оговорками, которые я принимаю и уважаю. Вряд ли по этому описанию ты составишь о нем верное представление, но это для начала: приезжай и познакомишься с ним лично.

Заканчиваю это длинное письмо и опять принимаюсь проверять школьные сочинения о «Рынке гоблинов»[28]. Недавно виделся с Аланом и Тони, рассказал о нашей встрече, они обрадовались, сказали, что по тебе скучают, надеются, что скоро повидаемся. Какими же мы тогда были зелеными юнцами и как наша братия была в тебя влюблена, кто по уши, кто наполовину! Но это было тогда, теперь, кажется, мы взрослее и мудрее.

Если соберусь с духом, пошлю тебе стихотворение про гранат. Удастся пристроить – посвящу тебе. Я иногда задумываюсь: уместно ли в наше время сочинять стихи о греческих мифах – разве они не отжили свое, разве сегодня нам не следует размышлять о другом? Но школа, клочки повседневности, на мой взгляд и вкус, такие же избитые, отмирающие темы для стихов, как Деметра с Персефоной. Их власть, Фредерика, была долговечнее закона об образовании 1944 года и возни каноника Холли со своим божно-безбожным Богом. Говорю, а сам не понимаю. Герои мифов не воспринимаются как мертвечина, хотя мое стихотворение – говорю и понимаю – оно о смерти и в этом смысле. Ты увидишь, что по-настоящему оно не закончено, потому что не понимаю, зачем сочинялось. Пойму – расскажу. Ну, раз я тебя нашел, жду ответа.

Нежно-пренежно любящий тебя

Хью

• Загадка-плод с пергаментною кожей,
• Поджарый шар с желейных сот нутром,
• Что в пятнах крови и водицы рыжей,
• А в сотах сферы темные висят,
• Как в коньяке очнулся дивный сад…

• Щербетна тьма. Сонм черноногих слуг.
• На блюдах сребролунных – весь испуг
• Арбузно-алых месяцев в змеиной коже.
• Гранатов вскрытых приношенье тоже!
• И сладок апельсина слезный свет.
• Каких пред ней приборов только нет:
• Вот кубки, чье вино черно, как жук,
• Вот ложечки для нéктара, булавки —
• Граната зерна подцеплять без давки…
• Чуть слышен сладкий, низкий хор извне,
• Поющий о пустынях при луне.

• На кресле из сребра она сидит.
• За ней зрачком он бархатным следит,
• Ее вбирая, но не отражая. Нет,
• Нет в мире глаз темней! Как мягок свет
• Тут сумрачный, как будто это ночь,
• Что никаким лампадам не помочь.
• Меж черных толстых губ его так зыбчат
• Зубов ряд сине-белый и улыбчат.
• Пред ней он так огромен, пригож собой и темен
• И так неукоснительно глядит.

• На кресле из сребра она сидит,
• Перебирая вяло розовыми пальцами,
• Как будто бы за пяльцами.
• Все ж зерен несколько берет она учтиво:
• Они почти без вкуса, вот так диво!
• Безвкусные смакует и глотает
• Те маленькие темненькие сферы.
• Но вдруг на нёбе, в горле память оживает,
• Теперь ей слышится сверх меры

• Знакомый вкус земли, воды, чуть сладкий.

• Во тьме своей он улыбнулся не украдкой!

• …Старуха-мать тем временем ярится.

• Гнев обуял ее: в ней сушь, в ней нету влаги,
• Грудь как из кожи иль как из бумаги.
• Вихрь соляной под юбками клубится.
• Бредет она по свету, взор вперяет
• В земные трещины, где волос корневой
• Иссохнул. Птицы в небе ковыляют.
• Их яйца – без той ящерки живой,
• Чьим перьям из пупырышек на коже
• Уж не проклюнуться. В полях она как зной
• Влачится, глину-пыль метя, утюжа.
• Она во прах весь этот мир земной,
• Пожалуй, обратит! Могуч и страшен,
• Сей гнев ее, след юбок ее – прашен!
• Взметает персть она с ужасным удовольствием,
• Остатки влаги – из семян, костей и пашен —
• Становятся для гнева продовольствием[29].

Пиппи Маммотт отдает это письмо Фредерике во время завтрака. Семья сидит за столом, из окна открывается вид на газон, за ним ров с водой, поля, лес. Лео ест яйцо всмятку, макая в него хлебные палочки. Оливия и Розалинда едят яичницу с ветчиной и свежие грибы – едят и похваливают. Найджел берет кастрюльку с электрической плитки – она стоит неподалеку на сервировочной тумбе – и кладет себе еще грибов, и тут Пиппи Маммотт приносит почту. Оставляет письма возле тарелки Найджела, два передает Розалинде и Оливии, одно Фредерике. Затем возвращается к своей овсянке.