Читать книгу На семи ветрах онлайн
Лоза
Я буду каркасом прочным, стальной опорой. Рисковая, сильная, жёсткая, это правда.
А ты – просто так, листвы мягкотелый ворох. Цветная лоза осеннего винограда. По сетке, по серым прутьям течёт, пылая, шипит дождевыми редкими жемчугами, упрямо, неукротимо бушует пламя. И греет оно меня. А тебя – сжигает.
Ты ветер медовый, гречиха и пряный донник. Ты глянцевый, пряный, радостный цвет аджики… И тёмные, фиолетовые прожилки на ласковых – на твоих листвяных ладонях. Ты рыжие сполохи, бархатный цвет черешен, ты сочно-лиловых бусин густая россыпь. Отрада стволов, древесно заматеревших. Упругая жажда юных ещё отростков.
Щекотка листвы бежит по железным нервам. Твой голос – огнём по воску, а я свеча лишь. Твой дар. Он такой огромный и непомерный… Но ты с ним живёшь, как будто не замечаешь.
И чтобы понять очевидную эту малость, счастливую правду свою «не одна, а двое»… Я так за тебя отчаянно испугалась, до хриплых и чёрных глубин нутряного воя… Что будет стоять опора моя пустая… Конечно, её никто не согнёт, не скрутит, но если лозы – бесполезной лозы! – не станет, зачем эта ржавая сетка, столбы и прутья?!
Я вовсе не узница. Солнце, венец, рубины, прожилки листвы пульсируют, будто вены. Держи, обвивай, обнимай, укрывай, Любимый.
Колючие прутья ладонью благословенной.
Андрей
Храню
- В анналах памяти, в архивах
- храню приметы давних лет,
- минувших дней и дат счастливых,
- как будто в прошлое билет…
- Истёртый снимок чёрно-белый –
- застывший оттиск юных грёз,
- свидетельство души незрелой,
- былой любви апофеоз.
- И ворох писем безмятежных…
- Как приказать: забудь, порви!
- Предать огню сухой валежник –
- остаток памятной любви…
- И снова душу растревожит
- какой-нибудь засохший лист…
- За каждым днём, что мною прожит, –
- тепло сердец и светлость лиц…
- Храню. Любовно и прилежно.
- (Хотя былого след простыл!)
- Храню. Старательно и нежно.
- Так тяжело сжигать мосты…
Анна
Персефона
- Вот она выбегает и щурится, пробует землю –
- кто кого согреет? стынь бесснежная? пятка босая?
- И клюёт ей ступни, как птенчик, первая зелень.
- Робкие, щекочущие касанья.
- Разрисованы руки царапинами в орешнике.
- Листья ластятся, молодые прислужники.
- Эй, вы где, подснежники, и надснежники –
- послестужники?!
- Вот она раскинула руки, тоненькая, прямая,
- ей перехватило голос, и плачет она, и молит:
- обнимать бы вечно и небо, и травы, и море,
- обнимаю вас, хорошие, обнимаю…
- И густеет воздух – приворотное зелье.
- Сладко, сладко, руки и губы в него окунаю…
- Я же здешняя, нисколечко не подземная,
- до последней жилочки я земная!
- Он стоит и ждёт. Всемирный, чужой, всемерный.
- Будто не окован любовными звеньями.
- Он стоит среди смерти и бывших смертных –
- потому что бессмертно одно забвение.
- Сам – и смерть, и суд, и мшистые камни,
- и беззвучные воды. И смотрит он осторожно:
- виноградный сок по губам любимой стекает,
- и на шею сладкая побежала дорожка…
- Будто лозы, поспели её высокие груди.
- И походка вьётся, волну прибрежную вопрошает…
- Брат Морской, присмотри за девчонкой шалой,
- накидай ей брызг, сапфиров, что ль, изумрудин…
- Вот она ликует, плещется, трёт молодые очи,
- носится по кромке, искры разбрасывая.
- Вот она выкручивает подол и хохочет…
- Посмотри – не смотри – как она прекрасна.
- Вот она лукаво щурится – и всегда по-разному,
- растрепались косы, это с гор текут перелески…
- Присмотри за ней, пожалуйста, Брат Небесный.
- Посмотри – не смотри – как она прекрасна.
- Вот она, набродившаяся, приходит.
- Без напоминаний и зова: ну где ж она?!
- Оживает подземье бесцветное и глухое.
- Это он обнимает её –
- не удерживая…