Читать книгу Свобода последнего слова онлайн
- Пленное красное дерево частной квартиры в Риме.
- Под потолком – пыльный хрустальный остров.
- Жалюзи в час заката подобны рыбе,
- перепутавшей чешую и остов.
- Ставя босую ногу на красный мрамор,
- тело делает шаг в будущее – одеться…
Театральная ремарка, не так ли? Декорация готова, сейчас актер заговорит. Так начинаются теперь многие эпизоды в поэзии Бродского, и лишь постепенно протокол осмотра превращается в стенограмму внутреннего монолога, – словно бы помимо или даже против авторской воли, изо всех сил сосредотачивающей внимание на обстоятельствах места. Но усилия эти бесполезны, потому что обстоятельства безразличны: сами по себе не возбуждают ни удивления, ни радости; тусклы, как регистрирующая их интонация.
- Бабочки Северной Англии пляшут над лебедою
- под кирпичной стеной мертвой фабрики.
- За средою
- наступает четверг, и т. д. Небо пышет жаром,
- и поля выгорают. Города отдают лежалым,
- полосатым сукном…
Или вот венецианская строфа:
- Мокрая коновязь пристани. Понурая ездовая
- машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
- Скрипичные грифы гондол покачиваются, издавая вразнобой тишину.
И все такие зарисовки – в одной тональности. Как будто нейтронная бомба уже взорвалась и единственный, кто пока не умер, слоняется меж руин цивилизации, рассматривая их пристально, но бесцельно и безучастно. Бояться нечего, надеяться не на что. В самом расчудесном пейзаже, как и в самой убогой трущобе, не встретишь подобного себе и не случится ничего действительно важного. Действительно важное, способное причинить сильную боль, осталось позади; не оборачиваться, не оглядываться, не вспоминать; вперяйся в пеструю поверхность минуты, до отказа набивай мозг ненужными подробностями, накачивайся пространством и опохмеляйся им; сквозь тоску и головную боль думай только о том, что само бросается в глаза; думай только в настоящем времени:
- Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
- мелких бликов тусклый зрачок казня
- за стремленье запомнить пейзаж,
- способный обойтись без меня.
В ранних-то стихах пейзаж никак не мог обойтись без Иосифа Бродского, весь был обращен к нему; нечеткий был пейзаж, наполовину воображаемый, но кипел движением, и оно затягивало, вовлекало, обещая в глубине чуть ли не разгадку судьбы и тем волнуя до спазмы в горле; как тяготило тогда Бродского это волнение, как мешало добраться до разгадки, до смысла… И вот – прошло совсем. И весь видимый мир поражен тем самым отчуждением, которое прежде было условным приемом, как бы метафорой победы над личными обстоятельствами. Оказывается, что, одержав такую победу на самом деле, человек выпадает из времени, оставаясь лишь точкой в мировом пространстве. Можно сказать по-другому: человек, освобожденный от надежды и тревоги, – никто и окружен со всех сторон ничем.