Читать книгу Дом, пропахший валерьянкой онлайн

Софи вздрогнула, услышав слово «князь» и замерла в каком-то нелепом ступоре, приподняв плечи и вытянув голову в сторону старика, вся изогнувшись назад. Но старик отчего-то замолчал. Ничего не услышав более, она резко обернулась в его сторону. Тот безнадежно спал, снова лежал на лавке, повалившись на бок. Хозяин и половой посмеивались, глядя на уснувшего пьяницу. Однако выражение их лиц сменилось удивлением и недоумением, когда они увидели, как Софи неожиданно резко вскочила и оказалась над спящим стариком. Забыв про всякую брезгливость, она стала его расталкивать, трясти и даже хлестать ладонями по щекам.

– А ну, просыпайся, слышишь? О каком князе ты давеча тут упоминал?

Старик открыл свои безумные слезливые глаза и заморгал промокшими ресницами:

– Матушка-красавица ты наша. Ты ли это глядишь на меня? Чай не картина? Али сон сладкий? Нет, сама собой, вся во плоти. Бровки соболиные. Губки отрадные, маков цвет. Огнеглазая. Чиста, безгрешна, свята, как Наденька наша пречистая, в небесном Кремле пребывающая.

– Полно бисер рассыпать. Я о князе тебя спрашиваю, говори же. И меня откуда знаешь?

– Я, матушка… – начал было старик и замолчал, оглядываясь, будто проснулся заново, но теперь уже по-настоящему. – Я того… натуру свою продаю художникам и князю твоему тоже. Он писал с меня картиночку одну – тут в трактире меня и нашел. Ходил я долго к нему. А пока стоять без исподнего перед ним приходилось часами, взгляд мой к другому холстику был постоянно прикован. Так вот, ты это и была, из уголку на свет глядела. Портретик твой не готов был тогда еще, сыренький, каждый раз новые черточки в нем появлялись, а я ввиду схожести с моей покойной Марфушей, сроднился с ним, до чего досмотрел. Только вот голенький совсем я был и шибко смущался поэтому, хоть и годы мои вроде бы… А князь это понял и портрета твоего не убрал, не прикрыл тряпицей. Очень уж ему захотелось меня во всем смущении написать, что-то он нашел в этом видать, какую такую изюмину на лице моем заметил, уж не знаю, ему видней. Только показалось мне, поначалу, что и сам он засмущался сильно, чисто ревнивец какой, не хотел, чтобы ты на старика обнаженного смотрела с портрета. Как к живой к тебе относился, оберегал. Видно, что волнуется, любит, не иначе. Однако переборол как будто себя, не прикрыл портретика-то тряпочкой, оставил мне на обозрение. Смущение мое очень уж хотел сохранить и изобразить. Художник, мастер, пожертвовать готов… А тебя я, матушка-раскрасавица, узнал давеча, узнал. Ты ить у меня как синь-порох в глазу – так и осталась, запомнилась.