Читать книгу Философское знание: модусы производства и признания онлайн

Так сложилось с российскими философами, что ныне они являются довольно слабым в коммуникационном плане сообществом, и позитивное философствование в их рядах стало рискованным делом. Кроме того, у отечественных философов есть институциональная возможность избежать этого риска, сохранив за собой право на профессиональную идентичность, уйдя в бесконечное комментирование классических философских текстов.

Поэтому у нас философствование фальсифицировано отнюдь не марксизмом, т. к. марксизм наших философов неочевиден и неинтересен. Справедливым видится упрек российским философам со стороны российских социологов: «Мы ждем от философов собственно философствования, а получаем закрытые спекуляции, некую игру в термины, голую интертекстуальность. Мы видим, что каждый новый текст наших философов есть комбинация из предыдущих текстов. И чем более он интертекстуален, тем больше он гарантирован на признание в своем сообществе»[44]. Причем, эта интертекстуальность порождается за счет выбора «своего» классика и тех, кто ему следует, и дальнейшего разговора в этом кругу[45]. Так получается ситуация отсутствия содержательной коммуникации внутри национального/регионального философского сообщества. В такой ситуации философская практика не предполагает чтение работ коллег по кафедре, не говоря уже о коллегах-философах из других институтов. Можно, конечно, говорить о наличии «единого смыслового поля», «сущностного единства» у советских философов[46], но гораздо существеннее иное: основное усилие отечественной философии как советского, так и постсоветского периода направлено на демонстрацию своего образовательного уровня, а не на решение актуальных философских проблем[47]. Последнее же предполагает коммуникацию как необходимый контекст творчества, т. к. выводит на проблему признания работ своего коллеги. Американский социолог Рэндалл Коллинз, отмечая важность личных контактов для философского творчества, указывал, что именно через них передается культурный капитал, эмоциональная энергия и «некое структурное чувство интеллектуальных возможностей, особенно в плане соперничества»[48]. Отсутствие реальной коммуникации ставит под вопрос факт существования философского сообщества как единого профессионального сообщества или, во всяком случае, под вопрос ставится единство поля философских исследований в современной России. Под реальной коммуникацией, если понимать это словосочетание как термин, понимается ситуация, где существует возможность конститутивного для сообщества критического высказывания. Речь идет о таком критическом высказывании, которое не просто производит оценку суждения, но и позволяет участвовать в формировании сообщества. Для того, чтобы критическая рефлексия была помещена внутрь сообщества, надо чтобы само сообщество испытывало потребность во взаимной ответственности. Философ пишет не для истории, не для Канта и не для начальства, а для Другого (философа)[49]. Если же для него важнее всего успех перед широкой публикой, «общественностью», то, в таком случае, он учит быть гражданином, но не философом, так как в этом случае нет непосредственной инвестиции в философское сообщество. Возможно, у советских философов и было «единое смысловое поле» (была дискуссия Ильенкова с Дубровским, охватившая все философское сообщество), но сейчас о таком единстве затруднительно говорить. Это единство поля обеспечивается фокусом общезначимых проблем для любой субдисциплины в философии независимо от специализации. Этот фокус задает единство поля и делает возможной взаимную ответственность. Новосибирский философ В. В. Целищев уже указывал на эту проблему: «Во главу угла мы ставим научную компетенцию, а она возможна только, когда исследователи хотя бы в принципе предполагают возможность говорить друг с другом на одном научном языке. А для этого требуется, чтобы они могли читать одни и те же книги и чтобы результаты их собственных теоретических исследований могли быть доступны кругу заинтересованных коллег… Но как раз это и отсутствует в современной России в настоящее время. Одних и тех же книг, которые следует читать, весьма мало, а те, что есть, просто не читают»[50]. Тут возникает императив компетентности в современной философской проблематике. Снова процитируем Р. Коллинза: «Тот факт, что соперничавшие неоконфуцианцы… встречались и спорили, наверное, ничего не добавлял к идейному репертуару каждого. Но сама ситуация, которая свела их вместе, должно быть, предполагала устойчивое осознание расщепленности интеллектуальной сферы, а это само по себе вдохновляло… отстаивать свои позиции, развертывая их в соперничающие сверхсистемы»[51].